Будто месяц с шатра голубого, Ты мне в душу глядишь, как в ручей… Он струится, журча бестолково В чистом золоте горних лучей.
Искры блещут, что риза живая… Как был темен и мрачен родник — Как зажегся ручей, отражая Твой живой, твой трепещущий лик!..
«Ты сидела со мной у окна…»
Ты сидела со мной у окна. Все дома в темноте потонули. Вдруг глядим: заалела стена, Искры света по окнам мелькнули.
Видим: факелы тащат, гербы, Ордена на подушках с кистями, В мрачных ризах шагают попы И чернеют в огнях клобуками;
Дроги, гроб! И от гроба в огне Будто зарево нас освещало… Ты так быстро склонилась ко мне, Жить желая во что бы ни стало!
«О, в моей ли любви не глубоко…»
О, в моей ли любви не глубоко! Ты мне в сердце, голубка, взгляни: Сколько зависти в нем и порока?! И какие пылают огни?!
В тех великих огнях, недвижима, Вся в священном дыму алтарей, Ты, как идол пылающий, чтима Беспредельной любовью моей…
«Мне ее подарили во сне…»
Мне ее подарили во сне; Я проснулся — и нет ее! Взяли!.. Слышу: ходят часы на стене, — Встал и я, потому что все встали.
И брожу я весь день, как шальной, И где вижу, что люди смеются, — Мнится мне: это смех надо мной, Потому что нельзя мне проснуться!
НЕВЕСТА
В пышном гробе меня разукрасили, — А уж я ли красой не цвела? Восковыми цветами обставили, — Я и так бесконечно светла!
Медью темной глаза— придавили мне — Чтобы глянуть они не могли; Чтобы сердце во мне не забилося, — Образочком его нагнели!
Чтоб случайно чего не сказала я, — Краткий срок положили — три дня! И цветами могилу засыпали, И цветы придушили меня…
«Я ласкаю тебя, как ласкается бор…»
Я ласкаю тебя, как ласкается бор Шумной бурею, в темень одетой! Налетает она, покидая простор, На устах своих с песней запетой.
Песня бури сильна! Чуть в листву залетит — Жизнь лесную до недр потрясает, Рвет умершую ветвь, блеклый лист не щадит, Все отжившее наземь кидает…
И ты бурю за песню ее не кори, Нет в ней злобы, любви к разрушенью: Очищает прогалины краскам зари И простор соловьиному пенью…
«Тебя он в шутку звал старушкой…»
Тебя он в шутку звал старушкой, Тобою жил для добрых дел, Тобой был весел за пирушкой, Тобой был честен, горд и смел!
В него глаза твои светили… Так луч, в глубь церкви заронен, Идет по длинной ленте пыли Играть под ризами икон.
Погасла ты, и луч затмился, Мрак человека обуял, И не поверить: как светился В той тьме кромешной — идеал?!
В БУРЮ
Я приехал к тебе по Леману; И сердит, и взволнован Леман! И оделись Савойские Альпы В темно-серый, свинцовый туман.
В небесах разыгралася буря, Из ущелий гудят голоса; Опалил мне лицо мое ветер, Растрепал он мои волоса…
И гуляли могучие волны, Я над ними веселый скользил И с вершин их по пенистым скатам Глубоко, глубоко уходил.
Буря шла и в тревожном величье Раздавить собиралась меня; Только смерть от меня сторонилась — Был я весел и полон огня.
И я верил, что мне не погибнуть, Что я кончу назначенный путь, Что я должен предстать пред тобою, И нельзя мне, нельзя утонуть!
«Вот она, моя дорога…»
Вот она, моя дорога, — В даль далекую манит… Только — с ивой у порога Подле домик твой стоит.
Точно руки, простирает Ива ветви вдоль пути И пройти мне в даль мешает, Чуть задумаю пройти.
Днем пытался — сил не хватит… Ночью… Ночью я бы мог, Да вот тут-то кто-то схватит И поставит на порог.
Ну и взмолишься у двери: Ты пусти меня, пусти! Ночь… разбойники и звери Разгулялись на пути!
«В костюме светлом Коломбины…»
В костюме светлом Коломбины Лежала мертвая она, Прикрыта вскользь, до половины, Тяжелой завесью окна. И маска на сторону сбилась; Полуоткрыт поблекший рот… Чего тем ртом не говорилось? Теперь он в первый раз не лжет!
«Во всей красе, на утре лет…»
Во всей красе, на утре лет Толпе ты кажешься виденьем! Молчанье первым впечатленьем Всегда идет тебе вослед!
Тебе дано в молчанье этом И в удивлении людей Ходить, как блещущим кометам В недвижных сферах из лучей.
И, как и всякая комета, Смущая блеском новизны, Ты мчишься мертвым комом света Путем, лишенным прямизны!
«В красоте своей долго старея…»
В красоте своей долго старея, Ты чаруешь людей до сих пор! Хороши твои плечи и шея, Увлекателен, быстр разговор.
Бездна вкуса в богатой одежде; В обращеньи изящно-вольна! Чем же быть ты должна была прежде, Если ты и теперь так пышна?